Архівні документи
Світова історія
Седых А. У Марины Цветаевой (От парижского кореспондента «Сегодня» («Сегодня» (Рига). - 1925. - №291. - 25 декабря)
(25 грудня 1925 р.)
(От парижского корреспондента «Сегодня»)
Живет Цветаева очень далеко, — почти за городом. Приехала ненадолго, может быть до Рождества, и к Парижу приглядывается с особенным, одним только русским знакомым волнением.
Марина Цветаева совсем молода. Шапка светлых, вьющихся волос, гладкое зеленое платье. И глаза смотрят куда-то — вдаль, — вдумчивым, глубоким взглядом.
— Какой большой город — Париж. Я пока не видела почти ничего, потому что езжу все время под землей, в метрополитене. Один раз случилось — пошла пешком, и все боялась, что меня автомобиль раздавит. На углу улицы полицейский взял меня за руку, перевел на другую сторону, как ребенка, и все приговаривал: «Не бойтесь, не бойтесь пожалуйста»... А я — боюсь — не привыкла. Не люблю автомобилей!
Живу я здесь: улица тихая спокойная, конец города. И есть на нашей улице удивительные старухи — в теплых, вязаных пелеринах. Хорошие, древние женщины...
* * *
— Вы спрашиваете меня о России... Когда-то, очень давно — при советской власти, я писала там — в ужасных условиях. Пишу и здесь, хотя и здесь нелегко живется. Знаете, я думаю, что ежели писатель пишет [не] от нечего делать, не от роскоши, а потому что писание есть дело его жизни, — он всюду, и при любых условиях может работать... И потом, пишется легче там, где легче живется; я не о материальных условиях жизни говорю: ведь и здесь трудно, а о том, что здесь легче дышать.
0 возвращении в современную Россию думаю с ужасом и при существующих условиях, конечно, не вернусь. Говорят, русскому писателю нельзя писать вне России... Не думаю. Я по стихам, и всей душей своей — глубоко русская. Поэтому, мне не страшно быть вне России. Я Россию в себе ношу, в крови своей. И если надо, — и десять лет здесь проживу, и все же русской останусь... Бытовику — писателю может быть и нужно жить там и к жизни присматриваться, а мне — не надо... Ведь писала же я — в 1920 году — самый страшный год был — о Казанове в Москве. А здесь, заграницей написала о «Молодце»... Иногда кажется, что издали — лучше все видно...
Цветаева смотрит в широко окно, выходящее на улицу. В парижском зимнем тумане тонут темные корпуса фабрик и тают высокие заводские трубы. Цветаева думает и курит, и в сумраке ее зеленое платье сливается с фоном темного дивана.